«Я посмотрела на детей, испуганно прячущихся за диваном в этот момент, и подумала, что я делаю? Зачем я это терплю?»

Под «домашним насилием» обычно понимается насилие мужчины над женщиной. У меня не про это. Моя история тянется из детства: я была нежеланным ребенком, родители хотели сделать аборт, но бабушка не дала. Родители жили, мягко говоря, не душа в душу. Малейший спор перерастал в ругань, а затем в драку. Они могли начать спорить из-за подгоревшего блина, а закончить разбитым маминым носом. Часто она первая лезла в драку, несмотря на очевидный результат. Я боялась, что отец ее убьет, а мне тоже достанется — иногда так и происходило.

То ли осознавая бесполезность такой атмосферы для ребенка, то ли просто потому что я им мешала жить как хочется, чаще всего они оставляли меня у бабушки. Бабушка говорила: «когда-нибудь он ее убьет», «даже страшно отдавать тебя таким безответственным родителям», но возвращала обратно. Не потому что они хотели меня видеть — она сама хотела меня отдать. Я плакала и сопротивлялась, боялась туда ехать, но меня все равно отправляли.

Я была счастлива, когда они развелись, но мама почему-то нет. Она его преследовала, караулила у работы, истерически рыдала каждый вечер, потом оказалось, что еще и беременна. Отец воспринял это как провокацию, не поверил, а потом заявлял, что ребенок не от него. Как ни странно, тогда мы с ней сблизились. Я старалась быть хорошей для нее, а было мне всего шесть лет. Она это принимала и впервые обратила на меня внимание.

Потом родилась сестренка. Мать едва не умерла при родах и пережила клиническую смерть. Я молилась за нее всю ночь, пока меня не прогнали спать. Всем стало не до меня, но я не обижалась. Я изо всех сил старалась радовать маму: даже когда она сказала, что я слишком тупая для гимназии, в которой я хотела учиться, я не обиделась, а стала изображать, что мне очень нравится в обычной школе. Каждый день мне напоминали, что я «отцовская рожа», и все чаще меня била. Однажды она разбила массажную расческу об мою голову из-за того, что у нее не получалось сделать мне хвостик. Она подходила ко мне сзади, когда я сидела за уроками, и молча била меня туфлей по голове, если я занималась чем-то другим. У меня до сих пор желание схватиться за голову, если кто-то тихо сзади ко мне подходит.

Она не переставала преследовать отца, искала любой повод, чтобы с ним встретиться. На моих днях рождения из года в год все повторялось: бабушка резала салаты, отец приходил, поздравлял меня, молча сидел за столом. Мама начинала до него докапываться, а он орал на нее в ответ. Я убегала в свою комнату в слезах, они втроем орали друг на друга. Я умоляла ее не звать отца, просила проводить день рождения с подружками, но она продолжала делать по-своему.

К двенадцати годам наши отношения стали совсем напряженными. В ответ на ее насилие я уже пыталась давать сдачу, но она была сильнее меня. За протест лупила ремнем до рассечения кожи и регулярно пугала меня детдом. Я приняла решение уйти жить к отцу, но она меня не пускала. Казалось бы, зачем? Когда обещаешь оформить в интернат, а на любую просьбу дать чуть больше еды отвечаешь «проси у отца», когда говоришь «если бы тебя не было, я бы наладила личную жизнь», зачем удерживать? Я сбежала, когда ее не было дома.

Когда я ушла, ее отношение изменилось. Она стала преследовать меня, караулить у подъезда и школы. Целовала при встрече, мило спрашивала о моих делах, задаривала подарками. Я сдалась и стала тайком с ней общаться, хотя отец был против.

У меня было две семьи, каждая из которых могла мне что-то дать, но когда я приезжала к маме, они с бабушкой поливали грязью отца и мачеху. Убеждали меня, что мачеха — злая ведьма, которая пока меня терпит, а потом настроит отца, чтобы он выгнал меня из дома, или отравит. Они учили меня, чтобы я была осторожна и следила за мачехой, говорили, что я дура, чтобы я их слушала, ведь они плохого не посоветуют. Я до сих пор суеверно побаиваюсь свою мачеху, которая за двадцать пять лет мне так ничего плохого и не сделала.

Отец меня забрал и решил, что общаться с матерью ему не о чем, добавил ее номер в черный список. Мама стала передавать ему свои послания через меня. Я боялась его в гневе, но считала своим долгом выполнить мамину просьбу. Я жила как Баба Яга в тылу врага. Из-за одной просьбы мамы я с ним поругалась так, что мне пришлось уйти из дома в двадцать один год. Идти мне было некуда, и я поселилась у родителей своего молодого человека.

Бабушка позволила нам жить в одной из своих квартир. Сказала, что купила ее для меня, ведь на родителей положиться нельзя. Бабуля спохватилась, что мы не женаты и «блудим», стала требовать свадьбу. Денег у нас на нее не было, и тогда она заявила, что они с мамой оплатят все. Назначили дату, стали думать, кого пригласить. Мама требовала, чтобы отец пришел без жены и детей — мне пришлось ему так и сказать. Он отказался приходить, но все же появился с семьей и подарил денег больше, чем бюджет свадьбы. На свадьбе он познакомился с родителями жениха, и на следующий день мы пошли в гости к нему вместе с родителями. Когда мама об этом узнала, стала требовать объяснений моего «бессовестного поступка», называла меня предательницей, продажной шкурой. У меня началась истерика, а она улыбалась какой-то дьявольской улыбкой. Муж попросил ее уйти, а она потом всем рассказывала, что он вытолкал ее за дверь.

Через год умер ее любовник, она плакала и просила поддержки, приходила каждый день и спрашивала, что лучше: повеситься или выброситься из окна? У меня годовалый ребенок, я была беременна вторым, а с мужем мы на грани развода. Пока у меня не кончились силы, я считала своим долгом утешать ее. Когда я ей сказала, что больше не могу это слушать, в мой адрес посыпались обвинения и проклятия. Я попросила ее больше не приходить и заблокировала ее номер.

Она стала преследовать меня, караулить на детских площадках, у магазинов, ходила за мной по пятам, а я стала бояться выходить на улицу. Я сказала бабушке, если она не перестанет так делать, я рожу раньше времени. Мать появилась уже, когда я родила. Какое-то все было хорошо, она старалась помочь, но это потом все повторялось: она могла позвонить и довести меня до истерики. Удивительно, но когда она ведет себя адекватно, забываешь все плохое и снова попадаешься на крючок.

Я поставила точку в наших отношениях после того, как она в очередной раз, забыв про границы, стала ломиться в дверь, пиная ее и крича на весь подъезд. Я посмотрела на детей, испуганно прячущихся за диваном в этот момент, и подумала, что я делаю? Зачем я это терплю? Я отвечаю за детей, а они должны чувствовать безопасность у себя дома.

С тех пор я с ней не общаюсь. Я готова вызвать полицию, если она придет, но закончить отношения с матерью — не то же самое, как с бывшим мужем: как-то неестественно совсем из жизни ее вычеркивать.